Алексей Воронцов : «Пора просыпаться, убирать страхи в сторону... Что про нас скажут наши дети? Что мы не смогли, мы струсили, мы были безынициативны…»
Школа и скандал – казалось бы, понятия несовместимые. Однако, в последнее время СМИ и группы в социальных сетях пестрят публикациями на эту тему. Так случилось, что не обошел скандал школу № 1133 и её структурное подразделение ЭУК – «Экспериментальный учебный комплекс «Школа развития» (с 1 по 11 класс 500 человек).
Это была одна из тех школ, где ученики не сбегали с уроков, а наоборот, их тянуло в класс, как магнитом. Почему? Потому, что дети здесь не занимались зубрежкой дат, правил и формул. Но формулы в результате всё равно оседали в памяти, вот как охарактеризовала учебный процесс в «Школе развития» одна из её учениц: «Здесь нужно было до всего докапываться самому, поэтому учебный материал гораздо лучше запоминался…» Экспериментально-учебный комплекс «Школа развития» обучал детей по системе Д.Б.Эльконина–В.В.Давыдова, которая нацелена на обучение школьников рефлексивному мышлению. «Если мы научим детей мыслить, то сможем сформировать современное поколение детей, компетентностно ориентированных», – считает бывший руководитель ЭУК Алексей Борисович Воронцов, которого школьники с любовью называли – А-Б-В.
Почему бывший руководитель? Потому, что после скандала, который разразился, Алексей Воронцов покинул стены созданной им школы, которой отдал 30 лет жизни. Официальная сторона утверждала, что по итогам проверки вскрылась финансовая нечистоплотность администрации. Будто бы Алексей Борисович обязывал родителей вносить дополнительную плату за пользование ресурсами электронно-образовательной среды Открытого института «Развивающее образование». Родители опровергают насильственный характер денежных сборов и утверждают, что после ухода Воронцова ситуация в школе значительно ухудшилась – появились ничем не занятые «дыры» в расписании, количество программ дополнительного образования для детей резко сократилось, но оплата родителей за это образование увеличилась, кроме того «продленка» также стала платной, обострились отношения между педагогами, родителями и новой администрацией школы. Итог очевиден – уникальная авторская школа разрушается после того, как из неё ушёл тот, кто ее создал и постоянно усовершенствовал. Кто в этом виноват и что делать? Об этом мы сегодня спросим у самого «виновника» – Алексея Борисовича Воронцова. Наш разговор в редакции – о положении современной школы и месте директора в ней, а также о том, что может изменить сложившийся порядок вещей. А поводом для встречи послужила недавняя публикация в газете «Московский комсомолец», где педагога-новатора Алексея Воронцова представили сторонником школьных поборов, продавцом образовательных услуг…Многие родители возмущены публикацией и считают её клеветнической.
– Алексей Борисович, Ваше расставание со «Школой развития» было болезненным, а теперь, по прошествии времени, ещё и появились огульно обвиняющие Вас статьи в прессе… Скажите, Вам обидно, что многолетнюю работу оценили так необъективно и несправедливо?
– Обидно как раз то, что саму работу никто и не оценивал. Оценили личность, притом оценили не те, кому полагается оценивать – вовсе не родители и не дети. Вы знаете, удручает сложившаяся административно-правовая ситуация: ведь после того, как в московской системе образовании были ликвидированы окружные управления, вся власть сосредоточилась в руках руководителя столичного Департамента образования. Аргументируя собственное «всемогущество» учредитель заявляет: «Я плачу деньги!». Но это, ведь, не его деньги – это наши с вами деньги. Почему в Москве есть средства и есть возможности? Потому, что здесь сосредоточен крупный бизнес, проживает множество людей, платятся налоги… При таких деньгах можно добиться, я бы сказал, гораздо более качественного образования, чем имеется у нас сегодня. Но учредитель считает, что он дает деньги, а значит – имеет право тасовать директоров налево, завучей направо… без серьезного анализа и оценки, прежде всего, их педагогической деятельности. Для меня директор школы и его заместители были и остаются главными Педагогами. Поэтому быстрая и неожиданная смена руководства школы не может не сказаться на образовательном процессе этой школы. Образовательная среда и образовательная программа школы создаются и реализуются всем коллективом не один год. Разве кого-то из Департамента образования волнует, что будет с образовательным процессом после постоянной смены руководства (в нашей школе за 2 года поменяли четырех руководителей). Все они не имели ни малейшего представления о традициях, особенностях нашей школы. Отдельно хотел бы сказать про аттестацию школьных руководителей. Меня до сих пор волнует вопрос: зачем нужно было делать это мероприятие публичным? Моя версия ответа на этот вопрос: для того, чтобы любой человек (педагоги школы, ученики и их родители, будущие аттестуемые) могли увидеть, как аттестуемого просто, извините за выражение, «топят» и унижают. Из-за неудобных, иногда провокационных вопросов комиссии, аттестуемому не дают возможность показать свои результаты работы, продемонстрировать свои профессиональные качества, компетентности и перспективы дальнейшего развития образовательной организации, которую он возглавляет или собирается возглавить. С моей точки зрения, этот один из методов держать руководителей московских школ в определенном страхе, зависимости от Учредителя. Эта процедура антигуманна, не учитывает того, что все люди разные. Например, я могу выйти на трибуну и мне неважно, перед сколькими людьми говорить, а другой, может быть, лучше меня в десятки раз в профессиональном плане, начинает теряться, когда задают вопросы. Порой провокационные. И затем – голосование, хотя заранее известно, как должно пройти голосование по каждой кандидатуре. А зачем нужны публичные экзекуции на селекторах? Один только пример с «Чебурашкой» чего стоит! Зачем вся эта показуха нужна? А она нужна для того, чтобы Учредителя боялись и директора школ, их заместители делали только то, что устно озвучивается на селекторах. Каждый руководитель образовательной организации знает, что в любой момент один человек может лишить его работы, а также сделать так, чтобы директор школы оставил без работы любого заместителя или учителя школы. При сегодняшних зарплатах руководителей и педагогов в Москве мало есть желающих «ослушаться» Учредителя. Никто не хочет остаться без работы и попасть в так называемый «черный список». Попав в немилость, устроиться в Москве на работу в образовательную организацию практически невозможно. Я привел только один из реальных механизмов, который за короткий промежуток времени поселил в педагогах Москвы «страх». А разве в таких условиях можно воспитать свободного гражданина России, если сам таким по сути не являешься? Чего стоят так называемые образовательные результаты (ЕГЭ, олимпиады, мониторинги), если эти результаты достигаются через унижение, оскорбление и страх в педагогическом сообществе столицы нашей Родины – Москве?!
– Такое отношение к профессионалам удивляет. Получается, что чиновникам Департамента образования города Москвы сегодня не нужны педагоги-профессионалы?
– Такая обстановка в обращении с профессионалами сложилась ещё со времен прихода И.И. Калины в Минобрнауки. Практически всех грамотных специалистов МОиН РФ уволили, а взамен были поставлены люди, не имеющие прямого отношения к образованию. Теперь тоже самое происходит в школьном образовании Москвы. Сегодня считается, что директор школы не должен быть педагогом, учёным, а должен быть хорошим менеджером. И что мы имеем в итоге от таких отношений? Конечно, в школах ещё остались такие авторитетные, заслуженные директора как Евгений Александрович Ямбург или Ефим Лазаревич Рачевский и еще пару десятков наших управленческих «классиков» Москвы. Этих уважаемых мною профессионалов просто боятся трогать. Не таких узнаваемых, но тоже педагогов-руководителей с большой буквы в школах практически не осталось. Авторские школы в Москве уничтожены. Руководитель Департамента образования города Москвы И.И. Калина в своей деятельности руководствуется «теорией огуречного рассола» (кстати, это не его «изобретение». Об этом писали и рассказывали великие зарубежные и отечественные педагоги. Так, например, использовал эту «теорию» народный учитель СССР В.Н. Шаталов. Он писал: «В школе должен сработать «эффект солёного огурца». Главное – это рассол. Какой бы огурец ни был, плохой или хороший, попав во вкусный рассол, он замечательно просолится. У нас нет плохих огурцов»). По этой «теории» предполагается создать такие условия, такой «рассол», чтобы в любой школе любой учитель, воспитатель, любой ученик чувствовал себя комфортно. Тогда и будет результат – качество образования. Но И.И. Калина, по-своему, понял «теорию» великих педагогов, поэтому в Москве должен быть единый «рассол» (кстати, приготовленный ДОгМ), в котором все «огурцы» (т.е. школы) становятся одинаковыми. Поэтому большая часть школ, которые имели «свой рассол» лишились своих руководителей, т.е. тех, кто готовил «рассол». Хорошо, а кто же приходит на смену? А приходят те, включая молодежь и приезжих «специалистов» из других регионов России, которых устраивает тот единый на всех «рассол», который приготовил ДОгМ. Через специальные курсы повышения квалификации, где их учат как действовать в критических ситуациях смены руководства школы, фактически «готовят» из них «антикризисных менеджеров», которые буквально смогут проводить рейдерские захваты школ (так было и в нашей школе, когда пришел третий директор. За полтора месяца работы – от ЭУК остались «рожки да ножки»). Захватить-то можно…А дальше что? У них совершенно отсутствует опыт педагогического руководства школой. Кстати, не школой, а целого образовательного комплекса, в котором детей может быть и 10–15 тыс. человек, педагогический коллектив до 300–400 человек и набор разных зданий в радиусе десятков кв.км.
Таким образом, под новую структуру образования Москвы планомерно производится «зачистка» всех тех, кто «не вписывается» в идеологию ДОгМ. При этом их не интересует ни мнение педагогов, ни детей, ни их родителей. В Москве идет «необъявленная война», а из СМИ мы узнаем, как их «военных сводок» какая из школ на этой неделе лишилась своего руководителя, какие учителя остались без работы.
– Однако Вы, Алексей Борисович, в свое время тоже были молоды, но это не помешало Вам вместе со своими единомышленниками «захватить власть» в школе № 1133?
– Да, это произошло, когда мне было 27 лет. Однако, здесь совсем другое дело: нас в 1989 году не назначили чиновники от образования, а выбрали педагоги, дети и их родители. Получилось так: наша школа № 1133 открылась в ноябре 1985 года, и среди педагогов было много молодёжи, которой, естественно, хотелось изменений. Первые два года мы школу красили, мыли, приводили в порядок после запуска. А что делать дальше? Комсомольская организация учителей вышла с инициативой создать (как бы сейчас это назвали) программу развития нашей школы. В ходе обсуждения документа в педагогическом коллективе мнения наши и мнения администрации школы (в основном членов КПСС) разошлись и поэтому мы предложили вынести два варианта «программы» на обсуждение старшеклассников и родителей детей школы. Для этого была устроена конференция. На этой конференции от нашей комсомольской организации выступал я. В процессе обсуждения и голосования большинство участников конференции поддержали наш вариант Программы. Но этим не закончилась та конференция. В самом конце мероприятия вышел один из родителей и говорит: «Если победила программа представленная Воронцовым, то почему директором должна быть Дмитриева (директор школы в период 1985–1989 гг.)?». Фактически с этого выступления начался этап предвыборной кампании на место директора школы. В рамках этой компании должна была состояться очередная встреча педагогов, детей и родителей по обсуждению кандидатур, программ действий. Но именно это мероприятие и сыграла «роковую» роль во всей истории «выборов директора школы». Встреча была назначена на вечер 19 часов. Мы все (родители, дети, педагоги-молодежь) подходим к зданию… а школа закрыта. Администрация школы оказалась внутри, а мы все – на улице. Тогда мы решили начать нашу встречу прямо на ступеньках школы. А в то время вышел горбачевский указ о запрете митингов и демонстраций. Кто-то из администрации школы позвонил в милицию и сказал, что у нас митинг. Приехали. Нас с моим коллегой учителем истории, как организаторов, берут и отвозят в 169-е отделение милиции в Крылатском. И вот эта вся толпа родителей и детей разворачивается и идёт к этому отделению. Не знаю, как и когда успели дети позвонить в передачу «До 16-ти и старше» при отсутствии мобильных телефонов в 1989 году, но пока группа поддержки дошла до отделения, подъехали тележурналисты и начали съемку. В результате – нас выпустили из отделения, а тележурналисты после этого подготовили аж три передачи про нашу ситуацию. В конце концов, меня вызывает начальник Кунцевского управления образования и говорит: «Я тебя завтра назначаю директором и нам весь этот шум не нужен». Но я сказал: «Нет». «Ах «нет», ну тогда завтра мы всем аппаратом выезжаем к вам на выборы, и, если вы проигрываете, я ставлю вам «директора-варяга», и вы замолкаете». Мы победили. Вот так мы начинали – свободно и открыто. Нам очень тогда нужна была поддержка именно детей и их родителей, ведь именно они являются истинными заказчиками образования и без учета их мнения в то время практически не назначался ни один директор (либо выборы, либо согласование). К сожалению, в настоящее время от такой практики в Москве отошли…
– А как Вы подбирали педагогов для совместной работы? Наверное, была какая-то дополнительная подготовка…
– С 1989 года мы стали осваивать систему Эльконина-Давыдова. Я понимал, что не все учителя её тянут, не всем родителям она близка по духу. Когда в 1992 году вышел Закон «Об образовании», предусматривающий вариативность образования, мы объявили прием детей на две учебные программы – традиционную и нашу образовательной системы Эльконина-Давыдова. Именно в 1992 году и возник ЭУК «Школа развития» (как отдельное структурное подразделение школы № 1133) и далее я руководил только этим подразделением. Почему назвали «ЭУК «Школа развития»? «Школа развития» понятно почему, потому что в основу работы подразделения было положено развивающее обучение Эльконина-Давыдова. «Экспериментальный» – тоже понятно. Многое из того, что мы начинали делать в массовой образовательной практике, на тот момент времени отсутствовало. «Комплекс» – вот ключевое слово для меня. Я понимал уже в то время, что для того, чтобы решить задачи, которые были обозначены в нашей «предвыборной программе» без научной поддержки (научной лаборатории), без непрерывного повышения квалификации педагогов мы не справимся. Поэтому «Комплекс» – это учебные классы детей школы, научная лаборатория и повышения квалификации педагогов как структурные элементы ЭУК. Для этого я вначале создал Центр «Развития личности», а с 1999 года Открытый институт «Развивающее образование». Только объединив силы науки, методики, повышения квалификации и детей школы можно было построить за 25 лет Школу развивающего обучения с 1 по 11 класс. Именно ЭУК давал возможность на протяжении всех 25 лет приезжать на стажировки, повышения квалификации педагогов не только со всей России, но и из-за рубежных стран. Таким образом, педагоги из других школ учились у нас, а мы учились у них. Так сложилась целостная корпоративная педагогическая система (ученые – разрабатывают программы, учебные материалы, здесь же проходит их апробация, здесь же учителя без «отрыва от производства» тоже учатся, здесь же ведется мониторинг результатов и их корректировка). Поэтому любой новый учитель сразу попадал в такую образовательную среду, в которой становился не только учителем для детей, но учеником в освоении новой педагогической системы, учителем для других педагогов и родителей детей). Все это подстегивало моих учителей: все время нужно было соответствовать и держать марку.
– До лета 2013 года…
– Да. И кто меня дернул выступить по «Первому каналу» ТВ с критикой работы ДОгМ? Тут вот в чем дело. Институт «Развивающее образование» арендовал площадь в школе – при всех руководителях столичного образования. У нас ещё такая страшная штука была – в Москомимущество разрешали аренду помещения сроком только на год, и каждый год её требовалось продлевать. А лицензию Институту без аренды не выдавали. То есть мы только получали аренду, лицензию – и фактически заново начинали собирать документы, для продления на следующий год. Но для этого необходимо было собрать заседание в окружном управлении, получить согласие… Я это к тому говорю, что в округе прекрасно знали о том, что есть такая школа и такой институт. И ЭУК это есть «Школа плюс Институт». Двадцать с лишним лет наша деятельность считалась законной, и вдруг 13 июня 2013 года прихожу в школу, а там сидят проверяющие.
– Такие проверки не проводят без повода или сигнала…
– Считаю, что всё дело было в программе «Новости» на «Первом канале». Как дело было? Еще 11 июня ко мне подошла моя заместитель, учитель математики и говорит: «Алексей Борисович, посмотрите, пришли по математике экзаменационные данные, куча «двоек», а у половины вообще нет результата». Я сказал, что это, наверное, технический сбой, поэтому не переживай, то есть не отвлекай меня сейчас от работы. Тогда не придал особого значения этой информации. Вечером приезжаю домой – раздаётся звонок: «Не могли бы дать «Первому каналу» комментарий на тему того, что в Москве проблема с экзаменом по математике в 9 классах». Поначалу отказывался, но они настояли, и я начал готовиться к этому интервью (вспомнил, что сегодня днем что-то мне уже про математику мои учителя докладывали). Залез в компьютер, начинаю поиски информации. И мне попадается подобная ситуация с «русским языком» в 12-м году в Юго-Западном и Южном округах Москвы... Нашел также интервью Ивана Ященко по поводу математики уже этого года, который все свалил на директоров школ и свел все к технической проблеме. И когда журналисты с «Первого канала» приехали, я уже знал, что буду говорить. И вот на следующий день в 12.00, в 14.00, в 16.00, в 18.00 и в 21.00 на «Первом» показывают моё трехминутное интервью. Что же такого я сказал в этом интервью? Я провел сравнения двух лет проведения (еще в то время, в экспериментальном режиме) ОГЭ и сделал свой личный экспертный вывод: назвал все происходящее – системной ошибкой работы Департамента образования. Если бы они сразу, еще в 2012 году вскрыли результаты по русскому языку и разобрались бы в ситуации, она бы не повторилась. И именно этой фразы мне чиновники ДОгМ не простили. 11 июня вышла передача, а 13-го приходит проверка. Напряжение росло потом в течение всего учебного года. Первый итог – Открытый институт лишился аренды. Я вынужден был искать аренду в другом месте. Школа (дети и родители) лишилась дополнительного образования, которое организовывал ОИРО. Педагоги – возможности участвовать в стажировках, повышения квалификации педагогов непосредственно в стенах школы, т.е. встроенной в образовательный процесс. Из школы ушла наука. С этого момента начал разрушаться ЭУК как идея. Что мы могли сохранить – так это электронную образовательную среду и дистанционное сопровождение образовательного процесса за пределами школы. Кстати, наша электронная среда была создана задолго до того, как появилась у ДОгМ. Необходимо сказать, что моя критика деятельности Департамента этим интервью не закончилась. Ряд принципиальных действий ДОгМ я и сейчас не поддерживаю. На этом Департамент не остановился. Последней каплей в этом противостоянии стало анонимное письмо (сентябрь 2015 года) на основе которого и пришла проверка Службы финансового контроля ДОгМ. Параллельно шла плановая проверка СФУ всей школы № 1133. Непонятно кого больше проверяли – школу или меня. Проверяли всё с 1992 года по всем позициям. Проверка длилась месяц. С результатами проверки официально меня никто не ознакомил. Ничего я не подписывал. Акт проверки мне показал очередной на то время директор школы. Я с результатами, естественно, не согласился. Но меня никто и не спрашивал. По итогам проверки директор школы стал и.о. директора, а значит надо проходить аттестацию заново. Через полтора месяца после проверки приходит в школу письмо из СФК, где и.о. директора школы рекомендуется меня уволить. Она приглашает меня к себе и показывает мне бумагу об этом, подписанную начальником службы. На что я ответил, что нет оснований на мое увольнение. Меня можно снять только по решению суда. Пусть в суде ДОгМ доказывает, что я в чем-то виноват. После этого усилилось давление на и.о. директора, чтобы она придумала как от меня «избавиться». Я с каждым днем понимал, что работать нормально больше не дадут и все это будет отражаться на работе всего ЭУК.
– Что же было дальше, после того, как были оглашены результаты проверки?
– Дальше – я написал заявление об уходе с 1 февраля 2016. Мои коллеги, друзья уговаривали: «Тебе это надо? От тебя все равно не отстанут. Уходи, ты уже все сделал. Пусть дальше школа без тебя процветает». И я подумал: если уйду, может быть, отстанут от школы. Прихожу к и.о. директору школы № 1133, и говорю: «Елена Юрьевна, я пишу заявление об уходе при одном условии – Вы ставите на мое место того человека, который, я считаю, справится с задачами ЭУК и сохранит наши программы. Я со стороны буду курировать, а к 1 сентября определимся с новым руководителем ЭУК. Она соглашается на мои условия, я пишу заявление и до конца года договоренность соблюдалась. Мы спокойно, без митингов и демонстраций, закончили учебный год. Летом договоренности были нарушены, и с сентября 2016 года школа начала меняться к худшему. Во всем. Например, учебная среда – это самое основное в школе. Я 20 лет руководил ремонтными работами, готовил каждый кабинет, никому не доверял создание определенной образовательной среды для наших классов. У нас парты специально регулировались, чтобы их можно было передвигать для групповой работы, продуман был каждый шкафчик, каждая полка… И вот, когда меня уже не было, родители приходят 25 августа 2016 года в школу, а там полный раздрай – школа не готова к 1 сентября, три первых класса должны прийти в никуда. Естественно, подняли шум. Через две недели снимается и.о. директора школы (третий руководитель) и назначается новый директор, который приходит со своей командой и за полтора месяца все уничтожает. Родители и педколлектив всей школы не смогли это терпеть, начинаются письма, хождение в Департамент, очередные проверки и снимается четвертый директор школы за три года. Чтобы как-то успокоить общественность (родителей и педагогов) ДОгМ назначает директором школы пятого человека – психолога, ни дня не работавшего в школе, который смог за несколько месяцев «успокоить» и педагогов, и родителей. Т.е. задача, которая была поставлена ДОгМ перед новым директором, была выполнена. В школе теперь тишина. Даже возвращено название подразделению ЭУК (правда, расшифровывается теперь по-другому – «Эрудиты. Успешные. Креативные» и это несет совсем другое значение). Но в школе начались искажения результатов. Родители жалуются на результаты детей, просят повлиять на ситуацию. А меня в школу не пускают, в собственную школу, в которой 30 с лишним лет проработал – по распоряжению директора. «Алексей Борисович, хотите, в кафе встретимся. Если кто-то узнает, что я Вас пустила в школу, мне будет плохо». После обращений ко мне родителей за помощью, наблюдая за результатами своего собственного ребенка (она заканчивает 9 класс), я принимаю решение встретиться с педколлективом… Такую встречу мне организовали.
– Получился ли разговор?
– Того домашнего разговора с коллегами, который я задумывал, не получилось. Пришла на эту встречу директор, хотя я задумывал камерный разговор с коллективом, которым раньше руководил), я сел рядом с коллегами, мы поговорили… Именно на этой встрече и узнал, что Экспериментального Учебного Комплекса нет, а есть теперь «Эрудиты. Успешные. Креативные». После этих слов разговаривать уже было не о чем. У ЭУК были определенные ценности, принципы, миссия в конце концов – именно это стало искажаться. И мой разговор должен был быть именно на эту тему… Но он не состоялся… Весь разговор свелся к моим претензиям, как родителя, к процедуре проведения и оценки итоговых работ моего ребенка. После этого разговора я ушел. Если родители какое-то время думали, что поставят в руководстве спокойную, тихую директрису и всё наладится, то теперь они понимают, что на самом деле главное – как идёт учебный процесс и какие приносит результаты?
– И что же ответили Вам коллеги? Хоть кто-то решился вступиться за десятилетиями отработанный курс обучения, за то, что называют «укладом и духом школы»?
– К сожалению, нет. Сегодня у нас все учителя боятся, держатся за своё место, а директора получают большие зарплаты, они не пойдут против Калины. Поэтому, конечно, все молчат. Большинству учителей нашей школы нужен год на реабилитацию, настолько их запугали. Я их не узнал, когда с ними разговаривал. Мы на День учителя собирались в моём офисе в институте, я их спросил: «Что с вами случилось, вы в лице изменились?» Они боятся, они в коллективе не могут прямо разговаривать, потому что непонятно, кто кому и что доносит. Было запрещено с Воронцовым общаться – таков был приказ очередного четвертого директора. И я понял, что ошибся: не надо было уходить – я бы не допустил развала школы.
– Школа – это люди. И эти люди образуют цепочку: учитель, ученик, директор школы, родитель. Где эта цепочка, на Ваш взгляд, сегодня дает сбой? Кто – самое слабое звено?
– Сбой – это не то слово. Цепочка просто полностью разрушена, потому что директор из неё ушел. Сегодня директор – это человек, который не имеет никакого отношения к образованию, он хозяйственник и финансист. А я всегда стоял на позиции, что финансово-экономические дела – не дело школы как таковой. Конечно, когда ты по первому образованию учитель, никто тебя не на-
учит управлять школой. Меня вот никто не учил. Я за собственные деньги учился на бухгалтерских и юридических курсах. Но это я так сделал. А сейчас на руководящие должности приходит молодёжь, у школ появляется собственный бюджет, их заставляют участвовать в тендерах… И далеко не все умеют это делать. Конечно, есть те, кто занимается воровством специально, но сколько сегодня людей, которые совершили ошибки не по умыслу, а по незнанию. Понятно, что незнание не освобождает тебя от ответственности. Но я считаю, что хозяйство – это не главное. Директор школы – прежде всего. Поэтому на протяжении всех 32 лет я всегда работал учителем. Директор школы, который не приходит в класс преподавать, а только из своего кабинета руководит, – это вообще нонсенс. Итак, директора из цепочки убрали. Кто остался? Раньше в школе была должность завуча – заместителя по учебно-воспитательному процессу… Замдиректора всегда был ближе к учителям, чем директор, он мог им помочь, посоветовать. Сегодня замам некогда – они тоже не учителя, они технические работники, занимаются ОГЭ, ЕГЭ, собирают документы. И это действительно очень большая работа. Следовательно, замы тоже вылетели из этой цепочки и нет человека, который реально работает с педагогами. Остаются педагог, ребенок и родитель.
– Что произошло в этой связке?
– Здесь произошел серьёзный конфликт между педагогом и родителем. Я всегда держал границу, через которую переходить было нельзя: вот до этой границы родитель вмешивается в школьные дела, а вот здесь – табу. И когда приходили в 1 класс родители, я проводил собрание и предупреждал: «Вы по закону, по Конституции отвечаете за детей и за воспитание. Если вам нужна будет наша помощь, как профессионалов-педагогов, вы к нам обращаетесь – мы поможем. Это ваша вотчина. Мы отвечаем за обучение и развитие детей. Если нам нужна будет ваша помощь, мы к вам обратимся, и вы придете нам на помощь». Я старался, чтобы в нашу профессиональную кухню родители не лезли. Представьте себе ситуацию, у нас заболел родственник, и мы делаем указание главврачу, лечащему врачу, медсестре, какое лечение назначить, какие уколы делать... Такое же невозможно. А вот в образовании стало возможно, поэтому ситуация и обострилась. Родители переступили эту черту и стали лезть туда, куда не следует. Тем самым они что делают? Они начинают возмущать педагогов. Те начинают, естественно, защищаться. А между педагогом и родителем – ребенок, который говорит: «Моя мама входит в Управ-ляющий совет, а Вы, учитель, мне двойку поставили, Вам премии не будет в следующем месяце». Ведь ребенок слышит все эти разговоры и доводы от взрослых. Мы перегнули палку и разомкнули всю цепочку, поэтому цепочки никакой нет.
– И все-таки, родители не могут не участвовать в образовательном процессе ребенка. Каким образом, Вы разрешили бы им влиять на процесс? И что, по-Вашему, нужно делать родительской общественности, если эта жизнь их не устраивает?
– Я считаю, что влиять они могут и должны, причем лучше всего это делать коллективно. Должна быть такая организация, которая бы объединяла родителей Москвы. Мы сейчас хотим собрать инициативную группу и попробовать внести предложения о консолидации, об объединении родителей. Очень нужна на постоянной основе юридическая служба, нужны заинтересованные и неравнодушные люди. А что делают родители? Они говорят мне, что единственная надежда это СМИ. Но многие СМИ ангажированы. И еще – если делать ассоциацию, я бы делал её не чисто родительской, а еще и с участием педагогов. Ведь педагогу очень важно знать, как оценивается его работа главными её потребителями – родителями и детьми. Качество должен определять родитель, вот его главная роль в образовательном процессе. И именно эту идею мы будем продвигать среди москвичей. Качество образования обязательно изменится в лучшую сторону, если его будет оценивать родитель, который ближе к ребенку, а не Исаак Калина. Как-то на встрече с родителями, после моего выступления подходит мама учащегося и говорит: «Алексей Борисович, после Вашего выступления поняла, что я плохая мать. У меня трое детей учатся – младший в первом классе, старший – в девятом, но за 9 лет ни разу не была в школе, и знаете почему?» И дальше следует фраза, которую я сделал критерием оценки деятельности школы: «Все, что мне нужно знать про школу, я узнаю от своих детей». Если про школу можно такое сказать – это прекрасная школа! Потому что не у всякого ребенка родитель может узнать подробности про школьную жизнь, тогда приходится звонить классному руководителю, идти в школу и выяснять. Если родитель спрашивает, а ребенок отвечает и родитель удовлетворен, его устраивают результаты школьника – о чём еще можно мечтать, какие еще могут быть критерии?
– Но не все педагоги сегодня в состоянии обеспечить результаты, которые удовлетворили бы родителей. Бывает так, что приходит в школу учитель литературы и элементарно не знает монолог Татьяны Лариной наизусть. Приходит историк, который не знает дату отмены крепостного права. Должна быть какая-то система профессиональной подготовки? Какая-то мотивация: «Учитель, научись сам»?
– Знаете, я сегодня могу с уверенностью сказать, что общее образование за двадцать последних лет очень далеко шагнуло вперед. А вот высшая школа – осталась на том же месте, что и 20 лет назад. Сегодня есть такие профессора, которые не владеют информационными технологиями, в результате их просто не воспринимают студенты. Это замкнутый круг – неграмотные педагоги плохо учат в школе, эти плохо подготовленные дети не могут поступить в другие вузы и идут в педагогические. Вот абитуриент с 38 баллами ЕГЭ по физике поступает в бывший Ленинский пединститут и четыре года учится на учителя по физике… Да какой из него с такими баллами учитель? А если бы у него было 92, он бы пошел в педагогический? Он пошел бы поступать в Физтех. Сегодня в пединститут на 20 человек лишь один приходит в педагогику сознательно с высокими знаниями общеобразовательных дисциплин, с ориентацией на педагогическую профессию. У меня была одна ученица, которая собралась в пединститут. Я об этом узнал и спросил её, что она забыла в пединституте? Она ответила: «Мне мама сказала, что только в педагогическом институте из меня сделают человека!» А мама-то ее на самом деле права. Действительно, если нормально учиться, знания, полученные в педвузе всегда пригодятся… Но я закрываю глаза на некачественное образование в педвузах. В любой сфере экономики людей, которые приходят после вуза, переучивают под имеющиеся задачи. Поэтому ко мне люди приходили работать по системе Эльконина-Давыдова, которая не изучалась в институтах, и сразу попадали в нашу корпоративную систему повышения квалификации. Начинали заново учить математику, русский… У меня был девиз: «Хочешь работать – иди учись!». Более того, практически все наши педагоги получили еще вторую специальность психолога, потому что я всегда говорил о том, что педагог должен быть прежде всего психологом.
На данный момент решить проблему профессионализма учителей можно в основном за счет корпоративной системы непрерывного образования педагогов внутри образовательной организации под ту образовательную программу, которую реализует конкретная школа. В перспективе необходимо серьезно изменять подходы вообще к профессии учителя. Ясно одно – уже сейчас профессия учитель распадается на несколько смежных профессий…
– Расскажите, как Вы относитесь к недавнему укрупнению школ, слиянию их в учебные комплексы?
– Этими мерами решили убрать слабые школы. Вот за плечи сильных и убрали. Да, чуть-чуть понизили средний показатель по комплексу, но зато слабых нет. Весь мир работает со слабыми школами, доращивает, чтобы разница между сильными и слабыми уменьшалась. А у нас – поддерживают сильных, рейтингование и т.д., а слабые скрывают. Задача вроде бы решена – нет у нас слабых школ. А что, в том здании, где была слабая школа, что-то принципиально сейчас изменилось? Нет. Ничего не изменилось. Однако, запускать сейчас этот процесс в обратную сторону, я считаю, нецелесообразно. Нужно сначала разработать механизм, подойти ко всему очень взвешенно, где сложилась неприемлемая ситуация, можно думать о том, как развести школы, а там, где все сложилось хорошо – пусть остаются вместе. Кроме того, у нас проблемы не только со школой, у нас полностью разрушено дошкольное образование. Больше нет должности заведующего детским садом. Их сделали старшими воспитателями, методистами. Откройте квалификационный справочник, прочитайте, кто такой методист. Об этом нельзя молчать.
– Невозможно на всё это равнодушно созерцать? Что-то нужно менять?
– Дело даже не в Калине, это общий подход к инакомыслящим в нашей стране. Почему не посадить оппонентов за стол переговоров? Я не критикан, у меня есть мысли по поводу дальнейшего развития московского образования, но при смене нынешнего руководства ДОгМ. Есть пять шагов, которые необходимо совершить, чтобы, не разрушая, принципиально изменить ситуацию. Почему это не обсуждать? Да, мы будем критиковать, но мы будем предлагать способы решения проблемы.
– Вы считаете, что ситуация с образованием в столице требует принципиального изменения?
– Я читал исследования Высшей школы экономики о ситуации в московском образовании – они необъективны. Давайте проведем независимое исследование, оценим все плюсы и минусы образования. Что вообще перетягивает? Что на чаше весов – здоровье детей, их состояние, или страх, который царит во всем педагогическом сообществе… Что важнее? А то, что у нас результаты хорошие по ЕГЭ, по олимпиадам, по PISA и т.д., об этом вообще стыдно говорить. В Москве сосредоточен огромный финансовый и интеллектуальный потенциал, у детей Москвы в 10 раз больше возможностей, чем у ребят из регионов России, зачем сравнивать? Я же очень много езжу по стране. Приезжаю и мне стыдно смотреть людям в глаза, когда читаю, столько-то процентов из всех победителей всероссийской олимпиады – москвичи. Я тогда говорю: «Если сравниваете результаты по городам и регионам, сравнивайте гимназистов с гимназистами, а обычные школы – с обычными. Пусть у всех будут одинаковые условия». Если же говорить об изменении ситуации, то мы не с Исааком Калиной должны сейчас бороться – он рано или поздно уйдет. Нам надо разрабатывать план – что делать после его ухода.
– Какие же комплексы мер для изменения ситуации Вы можете предложить уже сейчас?
– Первое, что нужно будет сделать – легализовать всех директоров школ, которые сейчас существуют. Можно провести выборы директоров, перевыборы, чтобы выяснить, дают ли родители, дети и педагоги вотум доверия существующему директору. В один день директора выступают и отчитываются по всей Москве – что они сделали. Проведем голосование и там, где больше 50% проголосовало «за» – директора остаются. Затем следует второе действие – с руководителем Департамента эти директора заключают договор на 5 лет. В этот же момент вводится мораторий на все аттестации директоров на ближайшие 2 года, я имею в виду – аттестации новых директоров. Дальше – необходимо убрать такое количество селекторных совещаний, а также их продолжительность по времени. Деньги дали, легитимность свою с договором получил, всё. Кроме того, требуется изменить позицию ДОгМ. Департамент – это не контрольный орган. Его основная задача – создавать условия нормального функционирования образовательных организаций. Кем они должны заниматься? Они должны заниматься МИОО, Городским методическим центром, всеми департаментскими структурами, которые обеспечивали бы условия реализации деятельности этих школ. Всё! Собственно школами заниматься не нужно. Если родители жалуются, значит есть нарушение, для этого есть надзорные органы. По качеству образования – Рособрнадзор, по питанию и прочему – Роспотребнадзор. За Департаментом остается разработка стратегии, под которую каждая школа реализует свои направления.
– Считаете ли Вы, что сейчас – самое подходящее время для того, чтобы «предлагать решительные меры»?
– Сейчас нас везде уверяют, что в Москве «самое лучшее образование». Предлагаю обсудить – а за счет кого и вопреки кому оно лучшее? До сентября осталось очень мало времени, но оставлять все так как есть и входить в новый 2017–2018 год в состоянии «войны» в московском образовании НЕЛЬЗЯ! Пора просыпаться, убирать страх в сторону... Что про нас скажут наши дети? Что мы не смогли, мы струсили, мы были безынициативны... Мы, как это говорят, «послушное большинство»? В таком случае надо запретить в Москве показывать такие фильмы, как «Доживем до понедельника», «Дневник директора школы» – фильмы о душе педагога, об отношениях между детьми и учителями, ведь это противоречит «политике ДОгМ» с его открытыми рейтингами, публичными аттестациями руководителей, унизительными селекторами... Все должны забыть – для чего и зачем нужна школа ребенку...
Если мы хотим, все же, об этом помнить, надо, во-первых, всем объединиться, выбрать инициативную группу и провести анализ реформ, используя исследования ОНФ, с цифрами и фактами описать, что мы имеем на самом деле без эмоций, только цифры и факты. Во-вторых, на каждую выявленную проблему разработать действия по минимизации рисков от этой проблемы. Получится набор реальных мер, как исправить, выровнять то, что было сделано за период 2011–2017 годов, но без очередного разрушения и ликвидации. Третий этап – формирование команды будущего Департамента образования Москвы. Ни в коем случае нельзя выбирать кого-то одного, нужна целая команда с выработанной стратегией. И новой команде не нужно начинать с того, что обычно делали – ломать то, что сделали до них. Нам придется работать с тем, что уже создали. Не поняв изнутри всех проблем – трудно будет вносить грамотные изменения и корректировать предыдущие «инновации». Нам нужно будет действовать тонко и профессионально, тут топор не поможет. Топорными действиями не вернешь педагогам и руководителям уверенность в завтрашнем дне, а школьникам и родителям ту школу, куда хочется приходить. Конечно, были умельцы, которые могли срубить дом одним топором, но школа – это совсем особое здание. И для её постройки нужны самые разные профессиональные инструменты, а также умелые руки и развитые мозги. И профессиональный опыт. Всем этим ни в коем случае нельзя пренебрегать.
Вернуться назад или поделиться